ЖОРЖ СИМЕНОН (1903-1989)

Французский писатель.

Создал серию детективно-психологических романов о полицейском комиссаре Мегрэ. Автор социально-психологических романов “Братья Рико ” (1952), “И все-таки орешник зеленеет ” (1969), автобиографической книги “Я диктую ” в 22-х томах (1975—1981).

Мэтр детективного жанра бельгиец Жорж Сименон, скончавшийся 4 сен­тября 1989 года, оставил состояние, оцениваемое в сотни миллионов долла­ров. Большая часть завещана Денизе — второй жене Сименона, канадке по происхождению. Спутница последних лет жизни писателя итальянка Тереза, которая помогла ему, как он сам говорил, обрести “полную гармонию”, по­лучила в наследство домик в Лозанне, где они с Сименоном жили с 1973 года.

В числе наследников названы также три сына знаменитого бельгийца: Марк — кинорежиссер, Жан — продюсер и Пьер — студент.

В начале рабочего дня Сименон первым делом любовно и кропотливо за­тачивал два десятка карандашей, с которыми садился за очередную главу. Как только графит одного карандаша стирался, он брался за другой. Точно так же он никогда не курил два раза подряд одну и ту же трубку, заготавливая заранее целый набор из своей коллекции, насчитывавшей более двухсот штук. Трубки набивались экзотическими смесями светлых тонов табака, изготав­ливаемых специально для него “Данхиллом”. Дорожные справочники, гео­графический атлас, карты железных дорог — все это помогало ему насыщать свою прозу реальными деталями и придавать романам завораживающую до­кументальную достоверность. Остальное (а точнее, самое главное) делали — вдохновение и талант. Создав собрание сочинений из более чем 300 томов, Жорж Сименон стал, безусловно, одним из самых плодовитых авторов за всю историю литературы.

Он обладал удивительным даром затрачивать на написание романа мень­ше времени, чем на его перепечатку. Ему, как правило, требовалось от трех до одиннадцати дней на одну книгу. К вечеру он покрывал сплошной черно­той графита около сорока листов, а на следующее утро садился их перепеча­тывать, попутно редактируя и убирая лишнее. “Я ужасно этого не люблю. Я хочу, чтобы все оставалось ка месте, чтобы каждая фраза целиком служила сюжету. В моих произведениях нет живости и блеска, у меня бесцветный стиль, но я положил годы, чтобы избавиться от всяческого блеска и обесцветить свой стиль”, — так мог сказать только Мастер.

Романы Сименона переведены на 55 языков и проданы во всем мире в количестве более полумиллиарда экземпляров. “Вершиной искусства” назвал их с восхищением известный французский писатель Андре Жид.

Под рукой у Сименона была всегда картотека, чтобы классифицировать живой материал произведений — заметки, нацарапанные порой на клочках бумаги, к которым он позднее приписывал придуманные имена героев своих книг. Он писал без заранее составленного плана, изобретая интригу “по ходу дела”, радуясь и зачастую удивляясь тем неожиданным поворотам мысли, в которые вовлекало его это спонтанное творчество. На каком-то этапе герои нового романа начинали жить как бы своей собственной жизнью, и ему ос­тавалось “всего лишь” описывать ее. На одной из карточек своего досье он пометил: это не классические детективы, а “романы обстановки”, где по­гружение читателя в атмосферу психологического наблюдения значит гораз­до больше, чем ход полицейского расследования.

Своему любимому герою — комиссару Мегрэ — Сименон посвятил 76 ро­манов и 26 рассказов. Писатель и комиссар полиции провели в неразлучной дружбе сорок четыре года — начиная с романа “Петр-Латыш”, увидевшего свет в 1928 году, и кончая последней книгой о доблестном комиссаре “Мег­рэ и господин Шарль”, появившейся в 1972 году. Приключения Мегрэ стали сюжетом для 14 кинофильмов и 44 телевизионных передач.

Мегрэ появился не сразу. Сначала было десять лет работы журналистом и писателем “бульварного жанра”, создавшим изрядное число небольших ро­манов под доброй дюжиной псевдонимов. Микетт, Арамис, Жан дю Перри, Люк Дорсан, Жермен д’Антиб — гонорары за произведения всех этих “писа­телей” шли неизменно по одному адресу: Париж, площадь Вогез, 21, Жор­жу Сименону.

В 1927 году он был уже известным писателем. Под псевдонимом Жорж Сим он наводнял редакции газет и журналов своими репортажами, публиковал рассказы и эссе. В среднем он писал в день по 80 страниц и работал одновре­менно на шесть издательств. Когда один из его издателей задумал открыть но­вую газету, он сделал ставку на следующий рекламный трюк: предполагалось, что за пять дней и за весьма кругленькую сумму на глазах у публики Жорж Сим напишет роман для новой газеты. С этой целью его посадят неподалеку от “Мулен Руж” в специально сооруженную стеклянную клетку, где он бу­дет строчить на пишущей машинке. Этот замысел еще задолго до воплоще­ния настолько оброс слухами, что превратился в легенду: вплоть до начала второй мировой войны многие уверяли, что “своими глазами” видели Симе­нона в стеклянной клетке, с безумной скоростью барабанившего по машин- ке, хотя этой идее не суждено было осуществиться. Просуществовав несколько дней, новая газета обанкротилась.

В 26 лет Сименон решает попробовать себя в деле посерьезнее. Идея была проста, как и все гениальное: его полицейский будет обычным человеком, в котором, по словам самого Сименона, “нет ни хитрости, ни даже среднего ума и культуры, но который умеет докапываться до самой сути людей”.

“Мой дорогой Сим, вы меня удивляете. Поверьте, я знаю, что говорю — издатели всегда знают, что говорят — ваша идея дурна. Вы идете против всех правил, и я вам сейчас это докажу. Во-первых, ваш преступник не вызывает ни малейшего интереса, он не плохой и не хороший — этого-то публика как раз не любит. В-третьих, ваш следователь заурядная личность; он не облада­ет особым интеллектом и сидит целыми днями за кружкой пива. Это ужасно банально, как вы хотите это продать?” Такой вот монолог услышал моло­дой Сименон от своего издателя Артэма Файяра, которому принес рукопись первой книги о Мегрэ. Подавленный и растерянный, он уже собирался ухо­дить, как вдруг что-то шевельнулось в душе матерого профессионала книж­ного бизнеса. “Ладно, оставьте мне рукопись. Попробуем опубликовать, по­смотрим, что выйдет”, — сказал Файяр и, сам того не сознавая, дал “зеле­ный свет” целой эпохе в истории детективного жанра.

В 1931 году появилась серия романов о Мегрэ. Сименон закатил тогда гран­диозный банкет — “антропометрический бал”, тоже вошедший в анналы. Приглашено было четыреста гостей, однако праздновавших оказалось не ме­нее тысячи, виски лилось рекой. В воображении обывателей этот “бал” пере­рос в невероятную оргию, и пресса с горечью писала о молодом авторе, который ради внимания публики готов на руках обойти парк Тюильри.

Подобная репутация сложилась у Сименона к началу 1930-х годов, когда¹ началась его настоящая писательская карьера. К этому времени он мог бы и снизить темп: за каждого нового “Мегрэ” он получал теперь вдвое больше, чем за пять-шесть “побочных” романов, которые и считал “настоящей ли­тературой”, но которые крайне скверно расходились. Казалось бы, теперь он
мог перевести дух, шлифовать и совершенствовать психологические расска­зы, которыми, не в пример “Мегрэ”, дорожил. Однако объем того, что он писал, нарастал как снежный ком: в 1938 году он умудрился опубликовать 12 романов — по одному в месяц, привычный же его ритм — четыре-шесть книг в год. Но остановиться он не мог — просто не умел иначе. Персонажи, рождавшиеся в его воображении, были подоб­ны демонам, рвавшимся наружу. Его вторая жена Дениз описала этот процесс в своих ме­муарах: будто робот, он часами сидел за ма­шинкой, выдавая каждые двадцать минут по странице. Без единой паузы, без сбоев. Книга рождалась в три, пять, одиннадцать, пятнад­цать дней.

Сименон сам никогда не понимал, как это у него получалось. Он никогда не планировал свой рабочий день, книга сама диктовала ре­жим, сама определяла момент, когда должна создаваться. В своих интервью Сименон не раз говорил, что пишет для “простого человека”, вне зависимости от его образовательного уров­ня, поэтому его романы были коротки, он сознательно ограничивал свой словарный запас до — самое большее — двух тысяч слов. Короткими были и сами слова, ибо находились под сильнейшим эмоциональным давлением. Не­которые его психологические романы обрывались внезапно сжатой концовкой, словно автор сам не мог больше выдержать их высокого напряжения...

В 1977 году, за четыре года до написания своего последнего романа и за 12 лет до смерти, Жорж Сименон признался, что у него было десять тысяч женщин! Фантазии выжившего из ума старика, скажете вы и будете, очевид­но, правы, но, черт побери, хочется встать и снять шляпу. В своих воспоми­наниях Дениз поправила его: не десять, а двенадцать тысяч. За годы, прове­денные с Сименоном, у нее сложилось такое впечатление, что по написа­нии каждой новой книги его страсти не стихали сразу; он мчался к прости­туткам, менял их по четыре, по пять за один вечер. Вероятно, таков был его способ реализации: когда писал, он днями мог не подниматься из-за стола, но, по словам мадам Сименон, у него была ежедневная потребность в жен­щине. Сам писатель, посмеиваясь, отказывался признать себя “сексуальным маньяком”. Свой вечный “сексуальный голод” он объяснял творчеством: как иначе он мог бы придумать всех своих женских персонажей, как бы иначе узнал, какие эмоции и проблемы терзали их?..

Покинув Льеж 19-летним, Сименон ворвался в парижскую жизнь, слов­но ветер в ураган. Тогда он и начал постигать “женские проблемы”, раздари­вая творческий пыл без разбору: от самой дешевой уличной проститутки до знаменитой негритянской певицы и актрисы Жозефины Бейкер, проведшей большую часть жизни во Франции. Обычный дневной рацион писателя “01-
раничивался” четырьмя представительницами слабого пола. С Бейкер он по­знакомился в 1925 году. “Я бы женился на ней, если б не получил отказ, — вспоминал он в 1981 году об этой короткой, но бурной связи. — Мы встре­тились лишь через тридцать лет в Нью-Йорке, по-прежнему влюбленные друг в друга”.

Но еще до романа с певицей, в 1922 году, он сочетался законным бра­ком с художницей Региной Реншон, с которой познакомился в новогоднюю ночь 1920 года в Льеже, где работал журналистом в местной газете. Ему сразу понравилась молодая художница и, как говорил он сам позднее, “я стал искать ее общества”. Три года спустя они поженились, но вот беда; Тиги (так про­звал свою супругу Жорж) оказалась страшно ревнивой. Это обстоятельство несколько угнетало жизнелюба и донжуана, каким был в молодости уважа­емый писатель.

Тем не менее суровый нрав Тиги не помешал ему сделать постоянной любовницей их домработницу, пышнотелую Генриетту, прозванную любве­обильным Сименоном Булочкой. Лишь безумная любовь к своему мужу зас­тавляла Тиги мириться в течение двадцати лет с этим. Она сама, словно ин­туитивно понимая, что ее мужу требуется полная свобода, настояла на том, чтобы у них были разные ателье. Летом 1929 года Жорж, Тиги и Булочка от­правились на паруснике “Остгот”, который Сименон приобрел по случаю в Париже. “Мы много путешествовали. Мы выходили внезапно. Мы внезапно воз­вращались”, — рассказывала Тиги. В 1929 году целью путешествия были Ни­дерланды, а шесть лет спустя — весь мир! Нью-Йорк, Таити, Южная Аме­рика, Индия... Сименон бежал оттуда, где он не был больше “своим” — из Парижа сумасшедших лет, охваченного предвоенной лихорадкой, из Пари­жа великого Пруста, сказавшего с некоторым сожалением о создателе Мег­рэ: “Это не писатель, это романист”. Сменив мостик яхты на палубы океан­ских лайнеров, они продолжали свою странную жизнь — Сименон, Тиги и Булочка. Сименон развелся с Тиги в 1944 году — она не просйша ему измены. Он был в отчаянии.

Но безутешен он был недолго. Дениза Уйме, которую он встретил в Нью-Йорке и пригласил к себе работать секретарем, стала его женой в июне 1950 года, всего через два дня после расторжения брака с Региной Реншон. Вместе с молодой канадкой в жизнь писателя ворвалась страсть, “настоя­щий жар”, как говорил он сам. Она называла его Джо, дабы отличать от пер­вого мужа, которого тоже звали Жорж. На сей раз преуспевающий писатель нашел подругу жизни с нервами покрепче: ее нельзя было смутить адюльте­ром со служанкой. Дениз забавляло, когда супруг среди ночи удирал от нее через окно к той же Булочке или другой даме сердца. У нее же самой темпера­мент мужа вызывал ироническое недоумение. Куда охотнее она сопровожда­ла своего неугомонного Джо в публичный дом: там она с удовольствием бол­тала с барышнями, пока Сименон развлекался с одной из них. Если он появ- '••'.ч по представлению Дениз, слишком рано, она отсылала его со слова­ми: “Займись еще одной”.

У Марка, сына Сименона от первого брака, появились сводные братья и сестра: Джонни (1949) и Пьер (1959), Мари-Джо (1953). Семья перебралась в

Швейцарию, в замок Эшоден, чтобы насладиться счастливым уединением и природой.

В Швейцарии Сименон держал целый штат прислуги, в обязанности гор­ничных вменялось и обслуживание хозяина. Дениз рассказывала о приеме на работу новой горничной. “Неужели на нас соблюдается очередь?” — спро­сила та. “Необязательно, — невозмутимо ответила хозяйка. — Но не надей­ся, что тебе удастся этого избежать”. “Большинство людей работают каждый день и время от времени занимаются сексом, — писал биограф Патрик Мар- нэм. — У Сименона секс был каждый день, и время от времени он, как вул­кан, раздражался работой. С годами количество этих извержений сократилось, но сексуальная дисциплина оставалась неизменной”.

Но Сименон, диктатор по натуре, стремился приучить Дениз повинове­нию своим прихотям. Это привело к разрыву супружеских отношений в 1965 году. Дениз говорила, что со временем его любовь к ней переросла в ненависть. Между ними началась настоящая война, сопровождавшаяся потреблением обеими сторонами невероятного количества алкоголя, драками, взаимны­ми оскорблениями. Их сын Джон вспоминал, что уже на пятом году жизни понял, что родители испытывают неподдельное отвращение друг к другу. Дениз написала о годах, проведенных вместе, две книги: “Птичка для кошки” и “Зо­лотой фаллос”. Так или иначе, Ди, как ласково называл свою вторую жену писатель, была целой эпохой в его жизни.

Дочь от брака с Ди, Мари-Джо, стала любимицей отца. Для нее он был готов на все, превращаясь в папочку, внимающего любым капризам своей дочурки. В 8 лет она попросила у него — ни больше ни меньше — обручаль­ное кольцо из чистого золота. И он купил ей это кольцо, с которым она уже больше никогда не расставалась.

Она была хрупким, ранимым ребенком. После безуспешных попыток стать певицей или киноактрисой Мари-Джо впала в глубокую депрессию (“Мадам тоска”, как она ее называла), день ото дня становившуюся все сильнее. “Я ведь выздоровлю, правда?” — писала она отцу из Парижа. Но увы — 20 мая 1978 года в возрасте 25 лет Мари-Джо покончила с собой выстрелом из пи толета в сердце. Она написала “дорогому папуле” письмо с последними по ­желаниями: оставить с ней любимое обручальное кольцо и зарыть ее прах у подножия кедра в саду их маленького дома под Лозанной.

Смерть дочери стала переломным моментом в жизни писателя. Именно в этот период уже не молодой Сименон решил уйти на отдых...

В детстве Сименон симпатизировал слабому, нерешительному отцу и про­тестовал против тирании взбалмошной матери, с которой его связывали “фрейдовские” отношения любви-ненависти. Война с ней продолжалась всю жизнь и окончилась лишь с ее смертью в 1970 году. Она регулярно отсылала назад деньги, которые сын отправлял ей. Когда Сименон пришел к ее смерт­ному одру, на прощание он услышал лишь: “Ты зачем сюда пришел, сын?” После ее смерти Сименон написал еще один роман и еще одного — плохо­го — “Мегрэ”, больше ему нечего было сказать, “демоны юности” остави­ли его. Казалось, что он, отзывавшийся о писательстве как о “болезни и про­клятии”, наконец излечился. Он, гордившийся всю жизнь своим професси­онализмом, изменил в паспорте запись в графе “род занятий”: вместо “писа­тель” теперь значилось “без профессии”... У него были женщины и дети, он работал с удовольствием, ему сопутствовал успех. Единственное, что приве­ло его в ярость за эти годы, это то, что в 1947 году Нобелевская премия была присуждена не ему, а Андре Жиду.

И по сей день, всякий раз, когда прогулочные кораблики проходят вдоль набережной Ке-дез-Орфевр, гиды показывают на третий этаж легендарного здания, где “расположен” кабинет Мегрэ... Последние годы жизни Сименон провел с Терезой, ставшей его доброй спутницей на склоне лет. Сменив бо­лее тридцати жилищ, Сименон вернулся в домик на берегу озера Леман, не­подалеку от Лозанны. Он устал и просто хотел, чтобы его оставили в покое. Все предметы роскоши, богатства, включая уникальную коллекцию живо­писи (Пикассо, Вламенк) — все было отправлено в банк на хранение. Ка­кая-то необходимая мебель, магнитола, да несколько трубок на камине — вот, пожалуй, и все, что он себе оставил. В кроне трехсотлетнего кедра, став­шего последним пристанищем для его любимой дочери, свили гнездо пти­цы, которых он научился различать по семьям и поколениям, как будто это. были люди. В этом доме он и закончил свой земной путь — радостно и бес­страшно, оставив нам добрую память и хорошего друга, чуточку похожего на него самого.